Смерть в Сингапуре [сборник] - Росс Томас

Теперь же мистер То выражает свои политические взгляды с заднего сиденья «роллс-ройса», подаренного зятем на день рождения, — продолжал Лим. — И мы подозреваем, хотя и не можем этого доказать, что часть прибыли мистера Сачетти перетекает в партийную кассу, контролируемую его тестем. Я почти уверен, что на текущий момент эта касса набита битком.

— А куда он направит эти деньги? Будет покупать голоса избирателей?

Лим покачал головой.

— Нет, до выборов еще четыре года, и партия премьер-министра контролирует в парламенте все места, пятьдесят одно из пятидесяти одного. О чем можно только сожалеть.

— Почему?

— Оппозиция необходима, иначе политикам будет некого поносить. Представьте себе, что демократы завоевали все места в конгрессе.

— Они сцепятся друг с другом.

— Вот именно. Поэтому То и полезен для правительства. На него всегда можно вылить ушат помоев.

— Но реальной власти у него нет?

— Есть, мистер Которн, власть у него есть. Имея в своем распоряжении большие деньги, он в любой момент может организовать расовый бунт. Это тот камень, который тесть Анджело Сачетти держит за пазухой, и уверяю вас, камень этот очень увесистый. Мы просто не можем позволить себе еще одного расового бунта.

— Один, припоминаю, у вас уже произошел.

— Два. В 1964 году, — Лим покачал головой и вновь обратил свой взор на бухту. — Мы в Сингапуре гордимся нашими гармоничными межнациональными отношениями. Нам нравится думать, что мы прежде всего сингапурцы, а потом уж китайцы, малайцы, индусы, пакистанцы, европейцы и можем жить в мире и согласии. Так мы думали и в 1964 году, когда произошли жестокие столкновения на межнациональной почве. Первый раз в июле, второй — в сентябре. Тридцать пять человек погибло, многие сотни получили ранения, материальный ущерб исчислялся десятками миллионов долларов. Первый бунт начался из-за пустяка: во время малайской религиозной церемонии кто-то из зрителей-малайцев затеял драку с полицейским-китайцем. В сентябре началу столкновений положило убийство рикши-китайца. Но, полагаю, мне нет нужды объяснять вам, с чего начинаются расовые бунты, мистер Которн. В вашей стране они не редкость.

— Полностью с вами согласен.

Лим повернулся ко мне:

— Тогда вы, несомненно, понимаете, что угроза расового бунта — очень мощное оружие.

— Разновидность шантажа, не так ли?

— Я думаю, вы недалеки от истины. Но цена, которую мы платим, неизмеримо меньше урона, вызванного столкновениями на расовой почве.

— А не могли бы вы забрать его паспорт через посольство США?

— Паспорт Сачетти?

— Да.

Лим опять покачал головой и закрыл папку.

— Для таких людей, как Анджело Сачетти, паспорт или гражданство ничего не значат. Если ваше государство отберет его, Сачетти на следующий, день получит новый у другого государства, которое торгует своим гражданством. Таких я могу назвать вам четыре или пять. Видите ли, мистер Которн, гражданство важно для тех, у кого нет денег. Если же человек обладает практически неограниченными средствами, если он привык жить вне, вернее, над законом, одна страна ничем не отличается для него от другой. Хотя доказательств у меня нет, я сомневаюсь в том, что мистер Сачетти намерен в обозримом будущем возвращаться в Соединенные Штаты. Но я что-то слишком много говорю. Теперь вы скажите мне, почему вас заинтересовал Сачетти?

— Я думал, что убил его. Меня это тревожило. Тревожит и по сей день.

Лим пристально посмотрел на меня и улыбнулся. Сухо, а не так, как обычно, во весь рот.

— Жаль, что вы его не убили. Вы избавили бы многих от лишних забот.

— Многих, но не себя.

— Когда вы узнали, что он живехонек?

— Несколько дней назад.

— Правда? — удивился Лим. — Странно, что ваш Государственный департамент не известил вас об этом.

— Не вижу ничего странного, от нашего Государственного департамента ничего другого ждать не приходится.

На этот раз Лим просиял.

— Признаюсь вам, что я придерживаюсь того же мнения. Судя по всему, вы намерены найти Сачетти и лично убедиться, что он жив и здоров.

— Только в том, что он жив, — ответил я. — Вы знаете, где можно его найти?

Лим сунул руку в ящик стола и достал большой бинокль.

— Я даже могу показать вам, где он живет.

Он поднялся, подошел к окну, поднес бинокль к глазам, оглядел бухту. Я присоединился к нему, и он указал на одну из яхт.

— Вон та большая, белая, с радаром.

Лим передал мне бинокль. Я увидел белую яхту футов в сто пятьдесят длиной, стоимостью под миллион долларов. Впрочем, я давно не приценивался к таким яхтам. Она мерно покачивалась на якоре, по главной палубе ходили какие-то люди, но бинокль не позволял разглядеть, пассажиры это или команда. Я отдал бинокль Лиму.

— Отличная яхта.

— Я не сомневаюсь, что она вам понравится. Раньше яхта принадлежала султану Брунея. Сачетти купил ее за бесценок.

— И сколько стоит бесценок на Северном Борнео?

— Примерно два миллиона сингапурских долларов. Я слышал, что ее первоначальная стоимость составляла четыре миллиона.

— У султана возникли денежные затруднения?

— Да, нефтяные запасы иссякают, а ему потребовались наличные.

— Мистер Лим, — я протянул руку, — вы мне очень помогли. Премного вам благодарен.

— Пустяки, мистер Которн, — он пожал мне руку. — И еще. Как глава сингапурской Секретной службы… — он хохотнул. — Я хотел бы знать, каковы ваши планы в отношении мистера Сачетти. Вы понимаете, я не могу не спросить об этом.

Я оглянулся на яхту:

— Полагаю, я его навещу.

— Не хотите ли, чтобы один из моих сотрудников сопровождал вас? Пожалуйста, не думайте, что у меня большой штат. Их всего трое, и если они не занимаются контрразведкой, а такое случается довольно часто, то работают в моей конторе. Один из них — управляющий, двое других — бухгалтеры.

— Думаю, что я обойдусь. Но за предложение спасибо.

— Дело в том, что Сачетти давно отказался от политики «открытых дверей». Он больше не устраивает приемов, а незваным гостям тут же указывают на дверь. С другой стороны, более-менее официальный визит… — Лим не закончил фразы.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но я уверен, что Сачетти захочет повидаться с давним другом, особенно с тем, кто помог ему умереть на некоторое время.

Я ловил такси на площади Раффлза, недалеко от Чейндж-элли, когда к тротуару свернул «шевроле». Я решил, что это такси, тем более что водитель затормозил до трех-четырех миль в час, а пассажир на заднем сиденье опустил стекло. Поднятые стекла указывали на то, что машина снабжена системой кондиционирования, и я уже приготовился высказать пассажиру благодарность за то, что он решил разделить со мной прохладу салона, когда увидел направленный на меня револьвер. За моей спиной раздался голос: «Поберегись, приятель!» — но я и так все понял. И уже пригнулся, чтобы прыгнуть в сторону. При падении я сильно ударился правым плечом, но мне и раньше приходилось ударяться об асфальт, когда главный герой не желал рисковать своим драгоценным здоровьем, и на съемочную площадку вызывали каскадера. Прогремел выстрел, мне показалось, что пуля впилась в асфальт рядом со мной, но, возможно, у меня просто разыгралось воображение. Второго выстрела не последовало. Я еще катился по мостовой, когда стекло поднялось, и «шевроле», набирая скорость, влился в транспортный поток. Я встал и отряхнулся под любопытными взглядами пешеходов. Никто не произнес ни слова, не позвал полицию, не поинтересовался, порвал ли я брюки. Но, возможно, они приняли выстрел за ззрыв шутихи. Шутихи рвались в Сингапуре днем и ночью. Сингапурцы любили устраивать фейерверки.

— Чисто сработано, — прокомментировал тот же самый голос, что предложил мне поберечься.

Обернувшись, я увидел крепенького, дочерна загоревшего мужчину неопределенного возраста, от тридцати пяти до пятидесяти с гаком, в выцветшей рубашке цвета хаки, брюках, перетянутых широким кожаным поясом с медной бляхой, и теннисных туфлях, когда-то бывших белыми, но заметно посеревших от времени и грязи.

— Да, повезло. Отклонись пуля на пару ярдов, и никакая реакция мне бы не помогла.

Он стоял, засунув руки в карманы, щуря зеленые глаза от яркого солнца.

— Я как раз шел на ту сторону площади выпить пива. У меня такое впечатление, что и вам не вредно промочить горло.

— Скорее всего, вы правы.

Мы устроились за столиком в баре, плохо освещенном, почти пустом, но с кондиционером. Официант принес нам две бутылки пива и вновь уткнулся в газету. Мужчина в хаки, не обращая внимания на стакан, поднял бутылку ко рту и начал пить прямо из горлышка. Утолив первую жажду, он поставил бутылку на стол, достал из кармана плоскую оловянную коробочку с табаком, папиросную бумагу и свернул сигарету. По его автоматическим движениям чувствовалось, что это дело для него привычное. Закурив, он пристально посмотрел на меня, и я заметил, что морщинки в уголках глаз не исчезают, даже когда он не щурится. Тут я решил, что ему скорее пятьдесят с гаком, чем тридцать пять.